Поворот на восток, анонсированный в стране после самых первых западных санкций, очевидно не задался. Внезапно выяснилось, что наши шарнирные выкрутасы довольно-таки мало волнуют юго-восток Евразии, успевший свыкнуться со своим особым экономическим статусом в мировом разделении труда.
Томская область оказалась в числе тех, кто столкнулся с этим вперед других, воочию и даже с медийными последствиями. Дошло до официальных жалоб главы региона в ЦК КПК на некоторых нерадивых китайских инвесторов. При этом инвесторами их изначально можно было назвать с большой натяжкой – предпринимателям организовали максимально глубокий формат экспорта (вывоза лесоматериалов), допустив их к стадии добычи сырья непосредственно на нашей же территории.
Предприниматели очевидно почуяли слабину и начали саботировать ими же подтвержденные договоренности – от сферы энергетики до соблюдения трудового законодательства. Михалков снял знаменитый уже телевизионный фильм, интернет дал обильную пену, область утвердилась в качестве едва ли не главной жертвы китайского коварства и прочей алчности.
Справедливости ради, стоит отметить, что в Томске уже довольно давно и весьма открыто заявляли о, скажем так, непростом характере китайских партнеров. О фальсификациях томской промышленной продукции, о низкой квалификации направляемых сюда инженеров, о вольном отношении к договоренностям и много чем еще.
Выступление эксперта школы востоковедения ВШЭ Максима Целуйко на церемонии награждения лидеров томского предпринимательства (организована администрацией области и томской ТПП) в этом смысле – явление весьма знаковое. Один из ведущих российских экспертов наконец-то прямо объяснил местным экспортерам одну весьма простую вещь: Китай это очень и очень сложно. Особенно в той ситуации, когда он на подъеме, а мы снова нет.
фото: pixabay.com
Мы выкладываем довольно подробный конспект выступления Максима Целуйко – все-таки речь такого характера на предновогодней церемонии награждения уже должна наводить на определенные мысли.
О стереотипах
– У рассуждающих о Китае со стороны, как правило, возникает ощущение того, что он большой, единый и вечный. На самом деле, если мы посмотрим на историю Китая и посчитаем, сколько лет он провел в качестве единой страны, то выяснится, что все далеко не так однозначно. Это действительно очень сегментированная цивилизация.
Китай по своему масштабу можно сравнить с Европой, да, он гораздо больше по количеству населения и площади территории, но все же это вполне сопоставимые величины. То есть слово «китайцы» сродни обобщенному «европейцы», но ведь заключая сделки, вы не оперируете таким понятием. Есть французы, немцы и прочие, все они разные и везде нужен свой подход.
Так вот, мы не должны говорить «китайцы», общаясь с ними или обдумывая то, как строить с ними деловые отношения. Этого хочет политическая элита КНР, для этого она создает большие структуры и выстраивает масштабную пропаганду. У вас в итоге должен сложиться образ некоей монолитности и монополизма. Вам пытаются навязать мысль о том, что «мы выступим единым фронтом и не позволим продать ваш товар по вашим ценам, цены будем диктовать мы».
Сейчас у среднестатистического китайского бизнесмена, который приезжает в Россию, больше денег на карманные расходы, чем у среднестатистического российского предпринимателя. И он здесь чувствует себя на коне, он всех тут знает, мы его (как открытые и гостеприимные люди) со всеми знакомим. В Китае все обстоит по-другому. Открытости вы там не увидите, вам будут демонстрировать позицию «один за всех и все за одного», и это очень помогает им приведении переговоров. Естественно, что там стараются скрыть один простой факт – на самом деле все обстоит не так.
Сегментация
– В Китае есть как минимум две огромные языковые группы, которые сильно отличаются друг от друга несмотря на многотысячелетнюю историю взаимодействия. И в этом смысле Китай можно назвать двуединой империей, культурой и государством. В популярной культуре разделение производится по линии «южане и северяне». Те, кто живет севернее реки Хуанхэ и долины ее притоков, говорят на диалектах, которые мы, собственно, и называем китайским языком. Живущие к югу от этой территории говорят на языках более близких к вьетнамскому и прочим языкам юго-восточной Азии.
Больше того, страна делится на историко-культурные зоны. В отличие от Европы с ее Римской империей, в Китае, в общем-то, до сих пор живут те же самые люди, которые помнят о своем прошлом. Экономически это выражается в том, что Китай не имеет единой энергосистемы, локальных там как минимум шесть – и до 2011 года между ними практически отсутствовали связи, обеспечивающие переток мощностей. Это говорит еще и о том, что интересы территориальных элит заставляют их воспроизводить модель исторической сегментированности.
фото: pixabay.com
Между внутренними элитами существует разделение – не вполне гласное, но очень даже ощутимое – в том, что касается политэкономических возможностей и прав. Вплоть до XIX съезда Компартии Китая, состоявшегося в октябре 2017, политическая система страны работала по следующим принципам. Центр дает план, регионы его выполняют. А региональные секретари, преуспевающие в этом, получают возможность стать генеральным секретарем партии. Или же его наследником. В 2017 году Си Цзиньпин эту традицию поломал, не огласив преемника и нарушив ограничение двух сроков нахождения у власти. Для китайских элит это значит слом того компромисса, который был заключен еще в 1978 году при Дэн Сяопине. Си Цзиньпин – вообще первый «северянин», выбившийся в лидеры Китая, начиная с 1644 года. В XX веке для того, чтобы стать генеральным секретарем, нужно было войти в так называемую Шанхайскую группировку, а это центр юга.
Исходя из всего этого, выстраивается довольно простая концепция – те этносы и закономерности, которые присутствовали там четыре тысячи лет назад, присутствуют там и сейчас.
О петлях времени
– Когда нам говорят, что Китай беспрецедентно вырос за эти годы и впервые стал первой экономикой мира, то говорят неправду. У него уже была первая экономика мира, и она оставалась таковой вплоть до 1870-х годов. Основательно побитый, проигравший европейцам две так называемых опиумных войны, разрушенный Тайпинским восстанием Китай все равно обладал самым большим ВВП по паритету покупательной способности.
Мы наблюдаем ситуацию, которая возвращает Китай на уровень 1870-х годов. Китайские элиты снова воспринимают свою страну как центр мира и как самое богатое государство. Они к этому вернулись и крайне этому рады. Весь XX век эти люди испытывали когнитивный диссонанс и страдали – просто потому, что вынуждены были считать себя кому-то равными. Дело в том, что для китайцев концепция равенства совершенно чужда. В русском языке слово «брат» несет в себе тождество, в китайском есть четкое разделение на старшего и младшего. И когда у нас говорят, что мы теперь братья на век, для китайцев возникает вопрос – кто в этой паре старший. Для себя они знают ответ, и в ходе переговоров с ними это очень хорошо заметно.
Кто и откуда
– Встречаясь с вами, китайцы будут задавать вопросы по порядку – как тебя зовут, сколько тебе лет, давно ли ты в браке. При этом он обязательно спросит – откуда ты? И вы тоже можете спросить о том, из какой он провинции. Если вы подготовились к беседе и изучили карту Китая, то должны понять, кто перед вами – южанин он или северянин. И это важно, потому что у них совершенно разные жизненные приоритеты.
Все мигранты, которые делают очень большие деньги по всему миру и являются форпостами мягкой силы Китая, это южане. Северяне сидят дома и считают себя центром мира. Они не образуют диаспор и не строят чайна-тауны. Поэтому северяне, которые приезжают к нам, в этом смысле вполне безопасны. Все рассказы про «желтую угрозу» представляют собой чушь. К нам приезжают именно северяне, южане смотрят на российскую зиму и для них это ад с красными драконами.
То есть, когда вы имеете дело с северянами то должны понимать следующее – это люди, которые не образуют здесь диаспор, они приезжают чтобы заработать деньги и вернуться обратно, в центр мира. У северян здесь прежде всего политический интерес. Они хотят заработать деньги и вернуться домой для решения иерархических вопросов. А деньги такому человеку нужны для того, чтобы показать – именно он теперь главный, ему должны пыль сдувать с ботинок. Все остальное его в принципе не интересует, он фанатик власти и иерархии в политике. Во всем остальном он может быть аскетом.
Южане, которых постепенно отстраняют от привычной им политической роли, чувствуют себя немного обиженными. Шанс в том, что в Китае проводится ротация кадров, то есть южане все-таки попадают на север, где имеют возможность «столкнуться» с нашими дипмиссиями и прочими посланниками. Ну а раз они чувствуют себя обиженными, то с ними вполне можно иметь дело, основанное на экономических мотивах. Северянам, по большей части, все равно насколько у вашего предложения оптимально соотношение цены и качества. Если это не соответствует их политическим задачам, то интереса никакого не будет. А вот у представителей периферийных элит может сформироваться мысль о том, что у вас можно купить и подешевле.
Элиты и цены
– Очень большую роль играют территориальные элиты, которые «дробят» Китай совсем не так, как это происходит в России. Они рассуждают следующим образом: нужно повысить ВВП родной провинции, чтобы соревноваться с партийными председателями соседних регионов. Конечная цель – повышение своего статуса в иерархии и проникновение в центр. Экономическая зависимость от соседей в такой системе явно нежелательна. Что в таком случае будет с внутренним разделением труда?
СССР являлся одной большой фабрикой с глубочайшим разделением труда, Китай не таков. В каждой провинции стараются сделать так, чтобы у них было все для комплексного экономического развития производства. То есть в пределах возможного все должно быть своим, что уж тут говорить о закупках российских товаров.
С другой стороны, наши товары отличаются тем, что они для китайцев внутриполитически нейтральны. Но и это весьма сложный вопрос, потому что если в какой-то провинции не покупают какие-то китайские товары, значит в Китае этим самым кому-то наступили на ногу. И местным элитам вполне могут сказать, что это неправильно, вы нарушаете коллективную солидарность. А они любят ее держать.
Центр в рамках этой системы разграничивает полномочия извлечения ресурсов из народа или пролетариата как там принято говорить. Все-таки китайский социалист это тот же капиталист только хуже, потому что он с китайской спецификой. Обобщенные и привычные нам понятия тут не работают. К примеру, в Китае не было ничего из привычного нам советского всеобщего и бесплатного. Капитализм с китайской спецификой начался в 1978 году с реформы цен, и это ключевой момент. СССР в 80-е постепенно опускал цены и погиб, то есть в перестройку он дал возможность предприятиям вести самостоятельную внешнеторговую деятельность, в результате все товары «вымылись» за рубеж. Китайцы отпустили цены, конечно, не все и не сразу, и также дали предприятиям возможность вести внешнеэкономическую деятельность. Но краха там не было. В 1978 реформы начались с образования зон свободной торговли, которые располагались в традиционных для Китая колониальных городах. То есть тех, которые европейцы когда-то принудили их открыть под угрозой военной силы.
Вот, к примеру, у вас есть рис на экспорт по два доллара за 10 килограмм, а на внутреннем рынке это стоит 2 юаня. Почему он полностью не «вымоется» за рубеж? Потому что есть сегментированность экономики, цепочки обмена между ее частями работают плохо. То есть свободные зоны работали без образования дефицита внутри страны. Таким образом в Китае сложилось два вида цен. Одни рыночные, другие плановые. Это двухколейная система – цены на товары назначаются центром, но и рынком тоже.
фото: pixabay.com
Две колеи
– На выходе образуется странная ситуация. Допустим, я произвожу сталь. Помимо рабочей силы мне нужно купить уголь и железо, а на выходе, конечно же, продать произведенную сталь. И начальник моей провинции говорит – ты купишь 50% железа и угля по плановым ценам и 50% по рыночным, а 60% готовой стали продашь по плановым ценам. При этом своему брату и свату этот же начальник говорит так – а вот ты 40% сырья купишь по рыночным ценам, и 60% готовой продукции продашь по ним же. Это – профит, но основан он не на росте производительности труда, а на иерархии, сложившейся внутри провинции. Соответственно, возникают даже три стороны колеи, по которой едет телега твоего бизнеса. Это план, определяемый партийными органами – иерархическими и многоступенчатыми. Это рынок. И, в третьих, некий третий человек, который определяет границу между рынком и планом.
Центр договаривается с местными элитами – к примеру, возьмем упомянутую электроэнергетику. Он говорит так: цену на энергию, которую вы перегоняете между провинциями, назначаем мы, а вот то, что перегоняется между уездами, это уже ваше. Вы определяете то, кто и как будет у вас извлекать ренту из этой сложной системы никогда не отмеченных на бумаге сделок. Мы в России хорошо знаем это из своего опыта, когда китайцы начинают возмущаться в духе того, что «мы же никогда об этом не договаривались».
Результат – многоколейная система непрозрачных сделок как способ извлечения ренты. И какое им дело до производительности труда, прибыльности или дешевизны товаров. Их интересует место в иерархии, потому что рента образуется внутри политической власти.
Вывод – китайские инвестиции за рубежом подчиняются тем же закономерностям, что и китайские методы извлечения ренты из многоколейных систем внутри самой КНР. От себя добавлю следующее: они подчинятся тем же самым методам, которые начали действовать три тысячи лет тому назад.
